« Я появился внезапно, оставил множество следов, и исчез…»,- подумал Митрич, перебирая у себя в голове возможные сценарии своего ухода из жизни…   «не, так не пойдет, не может парень погибнуть, оставив так много любимых без присмотра… »,- бормотал он, все еще витая в облаках…            
       На дворе   в эту весну солнце разлилось, как огромный океан чего-то оранжево-синего. « Ого! Вот это настроение!   Да такой как я, нормальный   Питерский панк ну просто не может отказать себе в удовольствии порыться на помойке…». Решение было принято - пора выдвигаться из дома.   Митрич накинул на плечи защитного цвета плащ, повязал «арафатку», которая ему досталась, как он глубоко был убежден, с поля сражения, где шальная пуля   подкосила маленького арабского мальчика. Он вышел на улицу и, веселясь, побрел в сторону Литейного проспекта.   Там в одной из подворотен он бывал уже не раз… «Как люди умудряются выбрасывать такие пантовые вещи из дома?   Не понимаю…» В прошлый раз на этой свалке, а точнее ее можно было назвать складом раритетных вещичек, Митрич нашел детские роликовые коньки… Девчонки пищали от восторга, когда,   напялив, эти цветные «с-ролики» на ноги вместо «гадов», он катался по коридору репетиционной точки и орал: « А пони тоже кони, когда они в погоне!!!». Не то чтобы он хотел обратить на себя внимание, да нет, так получалось… Вся неформальная Питерская   тусовка знала, что Митрич экстремально – чокнутый человек. Сам он о себе говорил, смеясь, что он просто поэт- алкоголик…

     

В этот мартовский день,   Митрич-поэт-алкоголик в очередной раз оказался на своей «тайной» свалке. Среди старинной мебели с резными ножками, недопитого пива, недоеденной колбасы он заметил кучку макулатуры… «Похоже, чьи-то письма»,- подумал Митрич и с любопытством направился к ним. «Моя дорогая Александра Михайловна! Это снова ваш покорный слуга, Виктор Павлович. Как мне стало известно, через девять дней меня должны расстрелять… Моим врагам показалось мало запереть меня здесь до скончания жизни. Думаю, это мое последнее письмо… Не хочу загадывать, но, может быть, Бог дарует мне новую надежду на нашу с вами встречу. Но вы не плачьте, прошу вас, моя драгоценная! Я нисколько не боюсь потерять жизнь ради моего Спасителя Христа! Я безропотно пойду на встречу смерти, вспоминая о том, как когда-то за наши с вами грехи Христос умер на кресте.   Самое главное, никогда не забывайте, что Бог будет с вами, даже если я не вернусь, даже если весь мир погибнет…». Митрич закашлялся, в горле встал комок, по лицу побежали слезы… Такого с ним никогда раньше не бывало… Да и какие могут быть слезы, читая любовные романы! Детские забавы! … Перелистывая потрепанные страницы письма, Митрич не мог успокоиться… «Вот еще одно… вот ответ от этой «дорогой Александры, как ее там… И здесь тоже что-то странное написано... че они так о Боге говорят, как будто Он для них дороже жизни… я с такой нежностью даже о родной маме не говорю», - Митрич всхлипнул. В голове раздавалось как раскаты грома непонятная фраза «Бог будет с вами, даже если я не вернусь». Возможно впервые Митрич так сильно ощутил одиночество…Один среди обшарпанных стен двора-колодца. Стоит на помойке. В руках письмо с того света, в глазах от слез все плывет… «Слава Богу, что меня щас никто не видит! Они бы не поняли… Они никогда меня не понимали… Да и понимать не хотели, просто думали, что я шут гороховый! А у меня тоже сердце есть… вот, стучится… сжимается от тоски… Хорошо, что никто меня не видит! Нет, подожди-ка, а Бог? «Бог будет с вами, даже если я не вернусь…» Этот дядя писал о боге так, как будто знал, что я буду его письмо читать… А что если он меня щас видит… Да мужик то ладно, пусть видит, вот если Бог меня щас видит, че Он думает обо мне?». От этой мысли, которая стрелой пролетела в голове, Митрич аж напрягся… «Господи, че ты думаешь обо мне? Хотя вряд ли ты думаешь обо мне… Хоть я и крещенный, но даже молиться толком не умею. Я даже не знаю, верю ли я в тебя? Если ты бог, то тебе виднее. Если бы ты пришел ко мне в гости, мы бы выпили по «рюмашечке» и поговорили бы по душам, наверное ты бы меня понял… Жаль только, что это невозможно». Митрич вытер слезы. Острое чувство одиночества куда-то испарилось. Как странно… Даже страха, к которому он так привык за свои 26 лет, в этот раз не было. «Надо эти письма где-то спрятать, потом еще почитаю». Он поднял голову вверх навстречу весеннему солнцу, лучи которого мимолетно оставляли след на крышах питерского двора, и глубоко вздохнул… «Да, надо выбираться отсюда... куда-нибудь к небу». Насчет неба он, конечно же, пошутил, но вот в подворотне становилось реально холодно без света, и выбраться поближе к дому захотелось срочно. Тем же вечером Митрич по обыкновению зашел на точку, где обитали, как он думал, его лучшие друзья . В дальней комнате, которая без окон -без дверей, как всегда громыхали барабаны, кто-то безбашенно рвал меха баяна и орал диким голосом : « Там где бегают косые за-айцы-Ы-Ы-Ы!.. Там та-да-дам там, весело смеется!!!»… «Да уж, смеется то действительно весело, опять что- ли напился, хотя что за вопрос? Когда это не вопрос…». В углу на полу в другой комнате девчонки устроили сходку. Пустые бутылки из-под «Степана Разина» и груда недокуренных сигарет были их баррикадой. Аграфенка, увидев Митрича, радостно подпрыгнула и закричала что-то вроде «Ха-лоу!!!». «Здорова, ну как вы тут? Че весь день в куче пепла просидели? Света белого не видите, а на дворе уже весна! Аграфена Гвоздикова! Пойдем за пивом хоть сходим». Они отправились по родимой дороге в подвальный магазинчик затариться пивасом. Денег наскребли по карманам еле-еле, хотя, чего жаловаться, даже на охотничьи   колбаски хватило.

 

   По дороге из магазина они решили остановиться на детской площадке, и выпить немного на свежем воздухе, если не считать сигаретного дыма, от которого у Митрича першило в носу. «Слушай, Аграфенка, ты не поверишь, че со мной сегодня было.   Даже не знаю, как сказать. Прикинь, я разрыдался как подросток, стоя на свалке…»,- Аграфена прервала его неудержимым смехом «Да ладно тебе! Прямо так и расплакался штоли?   Ну тебя и торкнуло…». «Да подожди, не даешь договорить, там причина была веская. Я письма нашел… Начала века… Там мужика одного расстрелять за веру собирались, а он своей возлюбленной пишет типа не плачь обо мне, потому что если я умру, то Бог с тобой все равно будет. У меня от этих слов сердце защемило, что-то в них было настоящее, что цепляет до глубины души…». Аграфена сделала серьезное лицо, пытаясь сочувствовать другу. Было ясно – с ним что-то произошло. Что-то серьезное и лучше уж попытаться его понять, потому что на нем, как девушке показалось, впервые за все время их знакомства «лица не было». «Слушай, Митрич, а что тебя именно так ошарашило-то? Подумаешь любовь морковь. Хотя в нашем мире щас любовь на вес золота… Ты –то чего так переживаешь, ну убили того чувака, уж сколько лет прошло с тех пор. Если бы не убили, то он сам бы умер… тебе то чего до него?». «До чувака ничего, но его вера меня задела. Я о Боге начал думать после его писем… Там их целая стопка была… я даже с Богом поговорить пытался…». Лицо Аграфены просияло в улыбке. «Ну че Он тебе ответил? Он че- нибудь ответил?». Митрич задумался. «Ну прямо так не ответил, но у меня страх в тот момент ушел и так мирно стало на сердце…». « Значит, он тебе ответил, раз мирно стало, ладно давай завязывать, холодно сидеть, поедем к нашим. Завтра в Выру собираемся, ты помнишь? Санек хочет к этим ведьмам поехать…»   

 

              На утро Митрич после вчерашней пьянки проснулся с больной головой. Ну что поделать? Такое состояние лучше, чем тот страх, который его постоянно преследовал вот уже несколько лет. Чего именно он боялся, Митрич не мог объяснить, а когда напивался, то постоянно орал во всю ивановскую «а знаешь как страшно?». Как страшно знали все. Только никогда не говорили об этом, чтобы не напугать друг друга еще больше. Свои песни   Сашко, лидер группы писал о любви, но получались они почему-то о борьбе. То ли о борьбе за свободу, то ли о борьбе с одиночеством, то ли о борьбе со страхом… Саню Митрич любил, даже готов был пойти на любые безумные предприятия, которые тот иногда выдумывал. Типа схватить баян и встать во дворе на Староневском посреди ночи и заорать любимую песню «про зайцев», группы «Химера». Митрич всегда хотел пойти за человеком, у которого не было страха. За тем, кто не просто « по-панковски» плюет на милицию и власти, а за тем, кто реально не боится жить свободно.             В Выру доехали с ветерком. Тамошние местные жители уже привыкли к крикливым питерским музыкантам. Пьянка затянулась, у Митрича снова случился приступ паранойи… «Аграфенка, пойдем со мной к реке прогуляемся, умоляю тебя!». Накинув теплые тулупы, по-деревенски, раскрасневшиеся от алкоголя Аграфенка и Митрич отправились на речку Оредеж . Небо было глубокое, бездонное все утыкано звездами… а Митрич в этом году работал в Планетарии , и как все знали, у него были ключи от «Звездного» зала. Там небо можно вращать над головой и близко рассмотреть любую звезду… а потом когда выходишь из лекционного зала, такое чувство, что земля из-под ног уходит… Митрич временами мечтал устроить в этом планетарии какую-нибудь вечеринку типа Скифа… После часовых лекций, которые ему пришлось выслушать, он сам многое узнал о звездах. А теперь они стояли под этими светилами и прислушивались к звуку речного потока. «Слушай, Митрич, а расскажи мне о звездах. Какие из них это планеты?». «Вон ту звезду видишь? Такого красного цвета?». « Вон ту? Вижу…что это?» « В это время года ее хорошо видно. Это Венера… Венера, вторая по близости к Солнцу планета, почти такого же размера, как Земля. Орбита Венеры ближе к окружности, чем у любой другой планеты Солнечной Системы. Временами она подходит к Земле на расстояние, меньшее 40 млн. км. Представляешь, она вращается в обратном направлении - с востока на запад, а не с запада на восток, как Земля и большинство других планет. И вращается она вокруг оси как-то неформально… у нее одни сутки   - это наших   243 …» Они постояли в безмолвии несколько минут, тупо пялясь в космос…«Ох ты, ничего себе… как ты все это запомнил? Я даже не врубаюсь во все, что ты мне говоришь. А как ты думаешь, звезды вечные?». «Да нет, Аграфенка, они не могут быть вечными, то и страшно!!!» «Да что ты все заладил страшно и страшно!? Вот воздухом подыши и расслабься, чтоб не страшно было. Можно попробовать Богу помолиться, чтоб совсем не страшно было… Ладно, пойдем в избу, заждались нас друзья-товарищи»…      

  Весна пролетела незаметно, Митрич решил поехать снова в Выру, побыть один…или почти один. Никто даже не знал, чего у него на уме, и почему он такие стихи странные читать стал, что-то про ангелов…   в этот вечер он почти не пил. Сидел на берегу речки и задумчиво смотрел в воду, где поток умывал ночные звезды. От реки веяло летней свежестью, а от ночного неба необъяснимой тревогой. «Я бы остался здесь на недельку, отдохнуть хочется от питерской сырости, депрессивных улиц и обывателей. Жаль, что завтра на работу нужно ехать. Пообещал, что не буду больше опаздывать и «динамить» начальство. Конечно, они негодуют, ведь кому звездный зал открывать то по утрам. Хотя непонятно, почему это народу по утрам не спиться. И звезды вон, над головой, надо только голову поднять, а эти обыватели ничего кроме своих дел, наверное, не видят. Эх, зря я письма эти не взял с собой, может, их вообще кто-то нашел и перепрятал… ». Митрич посмеялся сам над своей шуткой и решил не забивать себе голову. Надо было начинать нормальную жизнь… Когда нибудь надо было…  

 

   Рано утром он вышел на трассу и вытянул руку. «Только бы не опоздать на работу…» Какой-то побитый советский Жигуль, который бессовестно подрезал иномарку, резко затормозил у обочины. Раздумывать было некогда. В городе надо быть через 2 часа. Опаздывать нельзя. Новая жизнь ждет и все такое… Митрич,   не долго думая, заскочил на заднее сиденье, и машина понеслась на всех парах в сторону родимого Питера… «Очень странно… почему так больно внутри…почему все плывет перед глазами, я вроде не пил… Запах стертых шин… в ушах гул… Время что, остановилось? почему я ничего не вижу?» От удара о встречную машину, советский Жигуль вылетел на обочину. 20 минут Митрич еще был в сознании, потом … Друзья через несколько дней встретились на похоронах. Кто-то неподдельно плакал, кто-то моча пил, а кто-то сидел в стороне, отвернувшись от гроба. «Бог»,- подумала Аграфена ,- «Слушай, Бог, ты же все можешь. Ты же можешь Митрича из мертвых воскресить? Почему бы тебе это не сделать, а, Бог?». С того ужасного дня Аграфена стала часто думать о Боге. Кроме того, что в ее постоянно пьяную голову приходили божественные мысли, ее стал преследовать и тот самый страх.   Как она поняла, это был страх смерти. Это было невыносимо. «Теперь я тебя понимаю, Митрич!»,- думала она. Покоя становилось все меньше и меньше. Единственное, что спасало – это мысли о Боге. Осень не заставила себя долго ждать… Орали вороны, стаи перелетных птиц покидали дождливый Питер. Жизнь стала какой-то страшной и пустой… После очередной попойки Аграфена не могла больше встать на ноги – все тело горело, как раздраженная рана. А этот страх беспощадно теснил в своих оковах ее душу. Она решила, что осталось не долго, а умирать не хотелось. Не было времени раздумывать, и набрав воздуха в легкие, которые, казалось, разрываются от боли, она закричала: «Бог, я не хочу умирать, если у тебя есть еще хоть один шанс, помилуй меня!!!»

 

     Бог не заставил себя долго ждать… Через неделю Аграфену было не узнать… Она впервые, наверное так искренне поверила в Него, что резко перестала курить, бухать и выражаться неприличными словами. Вместо этого, что называется, повернулась к Иисусу лицом. А Он оказался живой! Живее всех живых! В библии Аграфенка нашла ответы на свои вопросы и теперь была неразлучна с этой книжкой. Даже в андеграундные питерские клубы, куда первое время ходила по привычке, брала ее с собой и читала сидя за столиком и попивая чай.   Все внутри нее изменилось, даже боли не было, сил стало много. Перемены заметила не только она. Это удивляло окружающих:   Как вдруг посреди тоскливой осени, ужасной боли, целого ряда разочарований можно испытывать такую радость, причем неподдельную!? Друзья надеялись, что это «божественное» увлечение скоро закончится, и она вернется в команду. Ведь было много планов на будущее. Не смотря на смерть Митрича, жить дальше группе было нужно и, как оказалось, возможно. Нужно было ехать в Германию, и может еще куда.   А у Аграфены, как говорили   вокруг, будто   и   в самом деле крыша поехала…    

 

     Сашко решил, что это потрясение так сказалось.   Ну, еще бы не сказалось! Этот «депрессняк» нависал над всеми черной тучей.   Еще и на   концерте, посвященном «трагически погибшему» Митричу, играли его последнюю такую же трагическую песню. Про Кота, который сбросился с крыши, потому что его все достало, и смысла в жизни этот котяра уже не видел. Там были такие слова: « Мало помалу виден рассвет, ночь замерла, не дышит, кот покидает облезлую плоть и крыши…» Вот все думали-гадали, нет ли здесь чего таинственного? А знал ли Митрич, что ему недолго еще осталось, что такую песню написал, или действительно просто смысла в жизни не видел?..        Хотя Леня Федоров из «Аукциона» в том году утверждал в своей песне, что «Зимы не будет», Аграфенке больше нравилась следующая строчка: «Тебя он любит…» Да, может быть, она и подвела свою группу, бессовестно и безвозвратно покинув ее, но теперь, в эту зиму, она очень сильно переживала Божью любовь. «Нет, Иисус я не могу оставить Тебя.   Мне нужно сделать выбор за кем из вас идти. Я оставлю свою группу, потому что мне ужасно тяжело там играть. Я задыхаюсь от безнадеги, которая в наших песнях.   Но ведь это не правда! Надежда то есть! Я то   живу! Я осталась жива благодаря Тебе! Тебе по настоящему не наплевать на меня, я это чувствую, я это вижу, я в это верю, и, наконец, я больше не боюсь!!! Эх, если бы можно было об этом Митричу рассказать!» Вдруг она так четко услышала голос, как будто сам Бог говорил ей слышимыми словами: «Ты знаешь, Ириша, а таких, как Митрич очень много. Все кто не знают Меня лично – живут в страхе. И ты можешь пойти к ним и рассказать, что Я всегда рядом, даже если весь мир вокруг разрушится…»